ОЛЕСЯ РУДЯГИНА

ЦВЕТУЩИЕ И ПЕВЧИЕ САДЫ

***

Мамочка – печальная
деточка войны,
бремя изначальное
без вины – вины:
вечный призрак голода,
тлеющий пустырь,
Господи, как холодно! –
прибыли. Сибирь…

Жизнь – эвакуация
из дражайших мест,
где конечной станцией
лес забвенья, Лес –
вьюгами стреноженный,
смертный волчий вой, –
болью вдоль исхоженный
маленькой тобой.

Самоотрицание –
путь в твой первый класс!
Детством испытание
длится посейчас:
Одинокость колкая
хрупкого дичка,
снег в глаза осколками –
Адочка…

В ДЕРЕВНЕ У ОТЦА

Долгий медленный дождь
над сомлевшей Волокой*,
всхлипы иволги, – пленницы лета, –
всё глуше,
от, когда-то, – в «день третий» –
означенной суши
не осталось ни пяди
в тиши волоокой.

Поднимается лес по теченью
всё выше,
небесами смиренно
трава прорастает,
Слышно лишь, как во сне,
осторожная, дышит,
притаившись в ветвях
голубиная стая

листопада грядущего… И от порога
взгляд скользит по волнам,
в зыби их различая:
вот скатилось в подол
босоногого бога
недозрелой звездой нежной –
яблоко рая…
___
* деревня под Черновцами

СМЯТЕНИЕ

Мамамамамама не засыпай
тонкими пальцами горькими не холодей
вешней снегурочкой облаком робким не тай
где твой характер железная воля где

это мчит слышишь свиридовская метель
это Пер Гюнт запряг вороного коня
это отчаянья грех страха смертного лютый эль
колокол бьёт зеркала тролль хоронят меня меня

Вот тебе тёплые со снегирями носки
их вязали тамбовские бабушки продавали в Москве
от разлуки на веки печали убойной тоски
видишь алые ягоды по белой белой канве

ах пойдём погуляем пойдём на руках понесу
только б дальше уйти от пространства где выхода нет
помнишь снилась тебе я всё в шубке чёрной в лесу
да на саночках с горки к болезни одна из примет

это мчит слышишь свиридовская метель
это Пер Гюнт запряг вороного коня
это отчаянья грех страха смертного лютый эль
колокол бьёт Рождество вечность нового дня

ПЕСНЯ АКЫНА ПРОСТИТЕ

Чего не переделаешь, пока умирает мама
     сто раз её разбудишь растормошишь
откроешь закроешь окно поменяешь воду василькам
     стоящим на подоконнике в кружке старинной баварской
пощупаешь памперс «Не мучай меня!» –
попытаешься накормить дашь смешные лекарства
параллельно
дважды вычитаешь прекрасную рукопись Тани Н.
проверишь дипломную сядешь писать рецензию отзыв
не получается снова откроешь дверь смотришь смотришь
покачиваясь на сквозняке
дышит?

***

На верхнем этаже колотится бешено дрель
единственный раз наверное этому рады на свете – я рада
мама живая сердится морщится не открывая глаз
бормочет этого ещё не хватало
мешаем мешаем мешаю
не наученная опытом горьким
если не дашь уйти
будет хуже
всегда только хуже
вспыхнет пожар
наводнение
землетрясенье
тот кого ожидают
уйдёт всё равно

а потом приснятся в белых одеждах кто-то
скажут сочувственно ласково
ну время её пришло

***

Как же тебе страшно говорила младшая по телефону
моя маленькая как же тебе

мама попросила вчера пожарить картошку
впервые за две недели
я не заставляла её кушать
не впихивала в рот ложку
но не вкусно не вкусно всё ей не вкусно
хоть я хорошо готовлю и стараюсь
Чего тебе хочется мама скажи
всё достану
птичьего молока
шербета
мангавокадо
теперь всё всё есть лежит на полках
правда не покупаем нам не нужно
не в кайф не до жиру
говорите хамон смешно
мама спрашивает так мы теперь не с россией
нет а с кем
мы теперь кто
что нет больше союза
вот дураки то вот дураки
снова спит
говорит с кем-то во сне
молодым таким голосом звонко
– Хорошо? Хорошо?!
вновь очнулась
видимо договорилась там об отсрочке
утром перемигиваемся с соседних кроватей
улыбаясь
дотрагиваемся до кончиков пальцев
правой руки друг дружки
хорошо

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ИЮНЯ

Такие дожди ниспадали,
органно так липы цвели,
что прочие думы и дали
не трогали стельной земли.

И ветра горячего волны
ломились с полудня в окно,
ликующей иволгой полный,
сон спутал пути, но на дно

гремучего млечного лета
сияющего не уволок
старухуребёнка…
И эта
отсрочка от небыли – Бог.

***

Спасибо, бессонная птица канюк,
за то, что канючишь со мною,
а то бы мне был однозначно каюк
под жгучей бесслёзной луною.
А то бы меня заломала тоска
ужасным дубровским медведем, –
о том, что на море уже никогда
мы с мамой моей не поедем.
Спасибо брат-птица за голос живой,
за – полночь пробившее – сердце.
Канюк…Ты ль не Ангел хранителю мой,
последнюю прячущий дверцу?

***

Я тебя сторожу сторожу
и совсем на исходе сама
словно время прилежно слежу
как мельчает дыхание сна
как проносится тень по челу
как меняет улыбка лицо
как в окно в жаркий полдень пчелу
не пущу эту смерть на крыльцо
рядом рядом прилягу с тобой
на соседнюю детства кровать
может быть кто-то там даст отбой
или спутают – что выбирать?

ВСТРЕЧА У МОРЯ

То ли полоз, то ли уж,
То ли чёрная гадюка –
Выползла из моря,
муж
всё рисует и – ни звука!

Щурясь, смотрит на волну,
Кистью всё быстрее водит,
Будто вверенное сну
На бумагу переводит.

Вот и осень. Пятый день.
Неба щедрого подарок:
Пенный, ясный, сини сень –
Тёплый шторм, как счастье, ярок!

Ах, полосочка косы
Между морем и лиманом, –
Грусти золотой часы
Облаками – караваном!

И под зонтиком сидит
Мой художник-под присмотром
Глаз змеиных… Так глядит
Вечность взглядом приворотным.

***

Вот новость – дождь,
так долго жданный летом,
нелепый нынче в щедрости своей.
Планета осень, тленье,
и об этом
стремительность и нежность наших дней.
Оглядываться – времени не хватит,
и, к морю отпуская только в снах,
жизнь промотает нас, прожжёт,
растратит,
остынет пеплом горьким на губах
всех в мире войн, безденежья и страха,
отчётливым предчувствием потерь…
Но на краю отчаянья и краха
в бреду есть брод
и – отвратима плаха:
Люблю. Любима.
Навсегда теперь.

***

Сходи в аптеку, детка,
принеси
сбор тайных трав –
последнюю надежду:
траву полынь,
траву забвенья,
между
её стеблей
истаявшую тень.

ИВОЛГА

От птицы до звезды –
подать крылом.
От птицы до звезды –
мгновенье лета,
Когда, прильнув к дыханию рассвета,
Душа моя не помнит о былом.
Любить тебя.
От птицы до звезды,
не меркнущей
в луче зари неспешном,
жизнь пролегла в сиянии кромешном –
цветущие и певчие сады…

***

– Несёт меня лиса
за синие леса,
за высокие горы!
Заметает хвостом небеса,
стихли ангелов голоса,
ни к чему уговоры.

Забей, забудь, усни,
звезду полей присни,
да приспи ненароком…
В рыжих лапах слежу из-под век, –
то ли птицы жар, то ль человек
с истекающим сроком, –

как берег пуст и бел,
как век мой отсвистел,
отхлестал рваной раной.
В дуплах мёд диких пчёл загустел,
на подмогу никто не поспел.
Лишь листвы пятна рдяной…

***

влезешь в левое ухо белой своей собаки
из правого вылезешь уже на том берегу
кроме заветных чудес остальное всё враки
кроме души ничего я не уберегу

кроме неё птицы-жар яблоньки молодильной
мёртвой живой воскресающей вечной воды
чем же ещё жить в преддверье вселенской давильни
кем населять кущи райские божьи сады

***

Жизнь – только повод упасть в стихи,
как в заросли пастушьей сумки цветущей,
которой поля футбольные заросли
заброшенных пионерлагерей – амнезии сущей.
И остается отчетливый след
тела с распахнутыми крылами
в траве, когда я ушла, а вслед –
кукушка и кто-то без имени
летними голосами…