ЕЛЕНА РЫШКОВА

РОЖДЕНЬЮ ПОДОПЛЁКА

ПОТЕРЕЙ

в чашке чая растворяю сон, головную боль превозмогая,
утро отрывается в обгон, по-кошачьи когти выставляя,
и скрипит на поворотах день, подвывая тормозом на склоне,
я несусь от хищника потерей,
всё равно сегодня –
не догонит.

БЛАГОВЕСТ

весна, неизгнанный покой
ещё неузнанного сада,
и солнца невод золотой
на дно заброшенный когда-то,
чтоб уловить созвездье рыб,
плывущих тихо к благовесту,
где в руку мне толкнётся стих,
и яблоко сорвётся к месту.

СУЩЕЕ

я зиму встретила молчанием убогим…
среди ополоумевших недель
лежит в снегу благословеньем бога
мышиное факсимиле.
и белый лист, истоптанный стихами,
в январскую корзину полетит,
так холодно, что хочется растаять
и слово под ногами напоить.
вода к воде. и наводненье низко
резинкой грязи сущее сотрёт –
где прорастает в корневища близкий,
змеящийся туманом небосвод.
но высохнет не по погоде сердце,
в углах морщины сложатся в плиссе
и где-то вспыхнет новенькое детство
в зелёном по-младенчески листе.

ПУСТОТА

нас обнимает пустота, врачуя и переполняя,
так родниковая вода чиста незнанием влияний,
так смыслы не подходят дню, когда он ранний и хороший,
забывчивость календарю, снег седине, любовь прохожим.
в ней скрыто всё, поглощено, утоплено и ждёт рожденья,
пустым покажется окно, открытое воображенью,
но сколь наполнена пустынь грядущим преобразованьем,
лишь просит – толику возьми и будет мир твоим созданием.
боюсь, как прежде – высоты,
её привязанности к точке
и усечённости косых на памятнике междустрочий,
а пустота врачует страх перед конечностью полёта,
в ней есть начало – нет конца,
она рожденью подоплёка.

АВТОРУ

но остаются там ряды пустыми,
где автор ищет скорого суда.
в амфитеатре неба выгнув спины,
гимнастами застыли облака
и зритель, опрокинувшись на землю,
локтями опираясь о траву,
услышит, как светло и бесполезно
гармония сочувствует ему.

САН СУСИ

французский парк черёмухой пропах,
а соловей акцент нижегородский
рассыпал бисером по мраморным уродцам,
держащим своды мира на плечах.
весна, увы, не вырвалась из плена
изысканных и строгих галльских форм,
прямолинейности и узости пленэра,
стригущего под ноль.
король пытался жизнь устроить кучно,
распорядившись трезвостью ума
настолько, сколь ему чужда весна
и страшен случай.
ах, не мучай
себя, соловушка, и трели не мечи,
здесь славные тевтонские мечи
всё знают лучше.

ОДЕССКАЯ ЦИКУТА

обрастаю ракушкой.
волна налипает и тянет
выбирать мелководье и чаще о берег тереться,
где упрятано время в густой, подмороженный тальник,
и за пазухой утра пригрелась гранитом Одесса.
здесь по глинистым склонам сползает французская накипь
прямо в чашу залива к начищенным солью причалам,
в этот город заморский с чутьём беспородной собаки
на размах перемен и на голос народа фискальный.
он не любит меня, словно гостя холёный хозяин,
наши встречи всё реже, чернее молчания чаща,
выбираю цикуту с реганом на новом базаре,
чтобы вспомнить о доме и чаще,
и дальше, и
дальше…

ОПАСНОЕ ЗАНЯТИЕ

с любовью расставаться не смешно.
с любовью расставаться не опасно.
забывшим родословную снежком
залепит март окрестное пространство.
и перекрестит спину проводник,
он знает толк в неразрешённых встречах,
где цвет румянца бархатом приник
к ложбинке между поводом и речью,
и оголяет вечер провода.
но в лете между небом и землею,
вальдшнепом всхлипнет посланное «да!»
и пылью упадет пороховою.