Владимир Штокман

(19.08.1960 – 21.12.2020)

ВЕДЬМА

Медиум... ведьма... Медвяные ветви взметает,
тает во тьме метеора таинственным следом
едва леденящая душу тайна вещей и существ.

Вещее в сущем очнувшись шевелится смутно,
омутом слов-недомолвок манит и мерцает,
словно осколками солнца в глубоком колодце...

 
ФИНИСТ

Ох, как по небу летел, да на землю не глядел,
Все манила и звала высь бездонная.
А небес голубизна открывала бездну сна,
И тонула в ней душа — тварь бездомная.

Что ни море — то вода, что ни небо — то беда,
И не свить душе гнезда в небе ветреном.
А земля черным черна, кровью до краев полна,
Нет ни берега, ни дна горю смертному.

Встрепенулся, как во сне, и — на землю, точно снег,
Разметал стальные перья горючие.
Колыхнулся черный страх, задрожал проклятый враг,
Зашипели в норах гады гремучие.

На войне как на войне: наяву, а как во сне…
Вдруг очнулся — всюду поле бескрайнее,
Небо, ветер, ковыли, да трава в густой крови,
Да в траве заклятый враг обезглавленный.

А как в небо поглядел — так стрелою и взлетел
И помчался над морями-океанами.
И не птица, и не зверь, и не рыба, и не змей — 
Бесприютна сирота окаянная…


АЛЛЕГОРИЯ В СТАРИННОМ ДУХЕ

Опять штормит за окнами весна.
Давление меняется. Ночами
Приподнимается дневная пелена
И перед просветленными очами
Проходят женщины. Прозрачное как спирт
Струится время вспять, и постепенно
Они проходят, гордо и степенно,
И их приемлет трепетный эфир.

Одна из них — пришелица со звезд.
Ее глаза обращены в пространство
Неведомые. Струи светлых кос
И дивное нездешнее убранство
Блистательны и странны. Никогда
Не прикоснется к ней рука мужчины.
И в этом нет таинственной причины:
Для рук не досягаема звезда.

Другая взбалмошна, но дьявольски умна.
Красива? Нет, пожалуй. Но смазлива
И ветрена, как быстрая волна
Речушки в дни весеннего разлива.
Но не проста. Мудреною игрой
Увлечена превыше всех желаний,
И оттого-то во сто крат желанней
Тому, кто вовсе не ее герой.

О третьей можно многое сказать.
Она и мать, и мудрая подруга,
Она могла бы стать женою друга
Или сестрой. Безмолвно ускользать
И прятаться за тягостной стеною
Законов совести, морали и судьбы,
Быть рядом и нигде, такой земною
И недоступной быть, увы, увы...

Четвертая капризна как дитя
И как дитя порою невозможна.
То движется на ощупь осторожно,
То голову внезапно очертя
Бросается во тьму глухих раздоров,
То горько плачет, усмирив свой норов,
Но все напрасно. В этом вся беда.
Она проходит мимо навсегда.

Вот пятая идет сквозь черный мрак
Земного одиночества, в одеждах
Скрывающим лицо. Она — надежда
И безнадежность, истина и страх
Пред истиной, предчувствие беды
И жажда неизбежному свершиться.
Она себя как будто бы страшится.
Прошла, и ветер смел ее следы.

Шестая предназначена судьбой,
Как воздух вдохновения — поэту,
Как невозможность быть зимою — лету,
И как влюбленным право на любовь.
Привычная, как воздух и вода,
И как вода и воздух неизбежна,
Она идет проста и безмятежна
И да пребудет в мире навсегда.

Седьмая...
За окном уже серо
И сыро. Дальний возглас электрички,
И ночь уже заключена в кавычки,
И выпадает легкое перо
Из рук. Будильник за стеною
Зовет на труд неведомых жильцов...

В прозрачной тьме забрезжило лицо
И скрылось за дневною пеленою...

***

Влажные глаза ночной реки
Смотрят из прозрачной темноты.
Городов небесных огоньки
Освещают спящие мосты.

Движется невидимый ковчег
Чёрный парус времени подняв,
Это ночь уходит на ночлег
К берегам неведомого дня.

Волны светлых запахов и трав,
Голоса скрипичные цикад
Медленно струятся до утра
Без ориентира, наугад...

Всё светлее воздух и вода,
Дно реки и неба все видней,
Вот уже последняя звезда
Гаснет в предрассветной тишине.

СКАЗКА ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

Аннушке

Один человек остался один.
Сам себе слуга, сам себе господин.
Сидит в одиночестве, смотрит в окно,
За окном одиночества темно.

Худо ему жить одному,
И поди пойми, отчего-почему.
Казалось бы свобода, казалось бы рай,
А ему — хоть ложись да помирай.
Ему не спится, ему не естся,
Не может он найти в одиночестве места.
И тогда он решил — все равно пропадать,
И подался, куда глаза глядят.

А глаза его глядели за тридевять морей,
За тридевять гор и за тридевять полей.
Долго ли, коротко, добрался он туда,
Смотрит вокруг — вот это да!
Кругом диковины, каких не видел свет,
Есть даже то, чего на свете нет.
Только все ему не в радость, все ему не впрок,
Ведь по-прежнему он одинок.

Вышел он на площадь, сел и загрустил:
Выходит, он зря сто дорог исходил,
Выходит он зря истоптал сто сапог,
Раз по-прежнему он одинок.

Вдруг видит: идет через площадь Она,
Прекрасна как утро, как вечер грустна.
А ему даже солнышко ярче засияло...
«Кто это?» — спросил он.
«Принцесса Несмеяна.
Наш Кащей за ней ездил за тридевять морей,
За тридевять гор и за тридевять полей.
Взял ее хитростью, примчался назад,
А теперь вот и сам тому не рад.
Она не ест, она не спит,
Только и знает, что плачет да грустит.
Много ли толку от такой-то жены?
Сразу видно — из варварской страны.
Кащей побесился недельку, да утих.
Взял себе другую, из наших, из простых.
А эта так и бродит по городу одна,
Ни невеста, ни вдова, ни жена».

И тогда он совсем потерял покой:
«Она принцесса, а я кто такой?»
А она подошла и сказала: «Привет.
Это ты... Где ты был столько лет?»

Время скользит сквозь пальцы как песок.
Каждый бывает иногда одинок.
Люди вокруг, а в душе — ни души,
Пусто, как в поле, хоть пляши.
И тогда нам нужен кто-то другой,
Кто бы к нам прикоснулся теплой рукой,
Кто сказал бы: «Не бойся, не грусти, я с тобой,
Ты мне близок и дорог любой...»

А секунды лапками шуршат как муравьи...
Нам порой не хватает обычной любви,
Нам порой не хватает простого тепла...

«Это ты. Как же долго я ждала...»

У него земля ушла из-под ног.
Значит все же не зря он прошел сто дорог,
Значит все же не зря он сто сапог истоптал,
Ведь нашел он ту, которую искал.

И они, взявшись за руки пошли, под венец.
И конец одиночеству, и сказке конец.


МЁРТВАЯ КРАСОТА

В злых зеркалах красота отражённая
Недостижима как северный полюс,
Как  ядовитые яблоки жёлтые
Сказок средневековых.

Комнат бескрайних пространство пустеет.
Тёмная бездна зеркал бессердечных,
Лампы тепло и прохлада постели
Боли и ран не залечат.

Вспять посмотри — это с будущим прошлое
В зеркало смотрят — страшны и прекрасны,
Непостижимые, хладные, полые
Мёртво-красивые маски.

CONICAL ANAMORPHOSES

Она разозлила его добела,
А потом, хлопнув дверью, ушла.
Каков Сальвадор, такова и Гала,
Такие вот, брат, дела...

У гитары шесть струн, у него две руки
Да бескрайнее поле тоски;
Ветер в поле колышет колосья-стихи,
А пальцы на струнах легки...

И случилась песня длиннее, чем ночь,
Печальней чем смертный плач...
Говорят, искусство — искусный врач...
Нет, оно — жестокий палач...

На унылые звуки явились из тьмы
Белоглазые зрители снов,
Безоружные стражи вселенской тюрьмы,
И стада тонконогих слонов.

Трижды падал на землю стремительный дождь,
И четырежды — огненный снег,
Голоса шелестели: «...напрасно ты ждешь...».
Неотчетливо, словно во сне,

Проступали на стенах янтарной росой
Слёзы брошенных и больных,
Звездопад хлестал наугад, по косой,
Застывая в сгустках стальных.

И спустился с небес, и влетел в окно
Восхитительно странный предмет.
Он подумал: «Ну вот, наконец и оно,
Нет, не зря я ждал столько лет...»

В этот миг она вдруг вернулась домой,
Как ни в чем ни бывало, вот так,
Со словами: «Ах боже мой, ну какой
Ты опять устроил бардак!»

И смахнула на пол рукой со стола
Серебро, янтарь и золу,
Равнодушно взглянув на осколки стекла,
что, как звёзды, сверкали в углу.

Какова Гала, таков и Дали...
Он сидел в прошлогодней пыли,
А таинственный вестник небесной земли
Безвозвратно таял вдали...

НАЛЬ

Повторяется всё и не дважды не трижды а сотыжды,
Снова гнётся под волнами ветра безвольный тростник,
Как в навязчивом сне в сотый раз с изумлением смотришь ты
На струящий сквозь пальцы прозрачное время родник.

Повторяется всё — кости брошены, катятся кубики,
На кону в сотый раз твоя жизнь, и любовь, и судьба,
Всё уже пересчитано в рупии, драхмы и тугрики,
И хохочет соперник, глупцом называя тебя.

В сотый раз пустота, горький стыд и слепое отчаянье
След пурпурных фламинго давно уж остыл в небесах...
Обречённо в траву соскользнуло кольцо обручальное,
И уже не твоя Дамаянти блуждает в дремучих лесах...

ЗОВ ЗАЗЕРКАЛЬЯ

Зов зазеркалья — забытые звуки!
Зуммер загадочный за занавесками...
Звон заливает зимы закоулки,
Знаками залы заполнив зловещими.

Задребезжали, завыли, защелкали,
Зарезонировали, затрезвонили,
Затарахтели замками-защёлками
Зыбкие зонды зеркального звона.

Знойным зюйд-вестом завыли заманчиво,
Защебетали зулусскими «зонгами»,
Заокеанской землёй замаячили,
Заколдовали звоночками звонкими...

Зря.  Запредельные звёздные зоны
Запрещены записными законами.
Завтра — забудется. Здешние  звоны
Зов зазеркалья заглушат заботливо...

Ещё: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7