LOUISE ELISABETH GLÜCK
ЛУИЗА ГЛЮК
поэзия в переводах с английского Сергея Сиренко

УТРЕННЯЯ МОЛИТВА

Хочешь знать, как провожу своё время?
В сад выхожу у дороги, как будто бы
на прополку. Тебе следует знать,
что не полю никогда, поросли клевера
на коленях таская из клумбы – на самом деле
мне набраться бы храбрости, отыскать
хоть каких доказательств, что жизнь переменится,
пусть для этого вечность потребуется,
каждую поросль проверить, нет ли листочка малого,
лето скоро закончится,
вот и листья уже увядают, 
                      всегда на больных деревьях первыми,
умирающие становятся потрясающе золотистыми,
в это время тёмными птицами музыкальный отбой
исполняется. Погляди на мою ладонь.
Пуста, как первая нота на нотном стане.
В том ли смысл, чтобы после себя
вовек ничего не оставить?

(из книги «Дикий ирис» / TheWildIris, 1992)

ВСЕ СВЯТЫЕ

По сей день собирается этот пейзаж.
Горы темнеют. Спят
Быки в своей упряжи синей,
поля уже начисто
проборонили, и ровно
связали снопы, уложив средь калган
вдоль дороги под восходящей щербатой луной.

В этом бесплодность
снятого урожая, беда.
И жена из окошка выглянет
и протянет ладонь, будто плату
внося семенами
золотыми, отборными, подзывая:
– сюда,
малышка, сюда –

и с дерева душа сползает.

(из книги «Первые четыре книги поэзии» / The first four books of poetry, 1999)

ОСЕННЕЕ

Кругом печаль, и листья
стяжали золото, спадая,
сгорания земных плодов прообраз
свершился. Озера по краю
стальные вёдра пламенем полны.
Никчемность так возносится
до красоты. И россыпи на выброс
сливаются в единый завершённый образ порядка.
В итоге голо всё.
А над холодною, раскрывшейся землёй
деревья наклонились. Возвращая
неизменный небесный кобальт
вдали бесстрастно озеро сияет.
Вытерпеть –
вот это слово: ты отдаёшь всё и даёшь, переливая
себя в ребёнка. И выживаешь после
потери непреложной. Вопреки пейзажу
бесчеловечному
фигурою печали остаётся дерево, а его форма –
невольное приспособленье. У могилы
женщина, не так ли? склонилась,
позади неё ненужный дротик¹.
____
¹ Возможно, речь идёт о практиковавшемся в раннем средневековье в Карпатах (откуда родом предки автора по отцовской линии) древнем обычае аланского каганата класть в могилу дротик или копьё.

(из книги «Нисходящая фигура»/Descending Figure, 1980)

НЕПИСАННЫЙ ЗАКОН

Интересно, как мы влюбляемся:
Я, например, до конца. Бесповоротно, но часто, увы, –
так это было в молодости.
И всё ведь в каких-то ребячливых:
бирюковатых, неразвитых, от смущения
носком ковыряющим палые листья
в манере Баланчина.
И не разновидность ведь одного и того же я видела в них.
С моим несгибаемым платонизмом,
взглядом, жестко фиксирующим что-то одно за раз,
я запретила неопределённый артикль.
И всё же ошибки молодости привели меня к безысходности,
ибо они повторялись,
как обычно бывает.
Но в тебе я почуяла нечто за рамками
архетипа –
подлинную неудержимость, задор, жизне-
любие
решительно чуждые мне. К моей чести,
благословила счастье моё в тебе.
Благословила бесповоротно, точь-точь как в те
годы.
Ты же столь мудрый, сколь и жестокий,
исподволь показал мне никчемность
этого слова.

(из книги «Новая жизнь» /Vita Nova, 1999)

ПРИТЧА О ДВУХ ЛЕБЕДЯХ

На озерце вдали,
у самого края земли, два
лебедя жили. Как лебедям
полагается, четыре пятых от дня
изучали
своё отраженье в учтивой воде, потом
пятую часть половине любимой своей пособляли.
вот так
и сложилась слава об их любви,
от нарциссизма заметно растущей, а он для досуга
крохи суток лишь оставляет
для более принятых наслаждений. Иные
построила планы судьба, через десять годов заилилась вода,
        и пристала грязь к оперенью самца.
        Стал он серым, невзрачным и тут-то
явилось реальное предназначенье его такой гибкой,
        такой гнущейся шеи. К чему
трепыхаться на мелководье, возможностей сколько
упущено им! Да, в долгой жизни совместной
приходит к любой, рано-поздно ли, паре подобный конфликт,
подобная драма с концом
злополучным.
Но не без причины:
проверить решили на прочность
любовь, взыскуя
шарниров крепёж её непростой освежить.
Так прояснилось, что с разных позиций
плыли по жизни он и она. Любовь, думал он,
это сердца движенье,
она полагала,
в делах проявленье её. Но не сочти,
что это рассказ о присущей мужчинам
порочности, подтвержденьем которой
понятье
убогое лебедя о чистоте. Это история
о невинности и вероломстве. Десять лет долгих
она изучала его. И отдыхала,
лишь когда спал или, кстати весьма!
в воду нырял он. Ну а самец наш, не размышляя,
жил наобум, как
подскажет кривая. Попрепирались
воды
насчёт мутной, и стало смеркаться,
но вот перебранка уж потихоньку
от жизни оторвалась, становясь
постепенно
частью их песни.

(из книги «Луга» / Meadowlands, 1997)