АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО

ИНОВИДЕНЬЕ АЛЕКСАНДРА СПАРБЕРА
(Александр Спарбер, Жизнь засекомых. –
М., Стеклограф, 2020. – 114 с.)

Александр Спарбер (далее – АС) – поэт необычный. Он много пишет о «малых мира сего» – животных, насекомых, обитателях подводного мира. И пальма первенства, как ни странно, принадлежит именно насекомым. С таким кафкианско-таблеровским интересом к братьям нашим меньшим я сталкивался крайне редко. Сам по себе выход в свет новой книги АСа является событием для читателей и почитателей его творчества. В названии книги Александр использует изобретённый им неологизм «засекомые». Кто же такие эти «засекомые»? Насекомые? И да, и нет. «Засекомые» шире, чем насекомые. Это живые существа, которых можно «засечь» невооружённым глазом. К примеру, амёбу без микроскопа засечь не представляется возможным. Поэтому амёба – не засекомое. А вот засечь, скажем, дракона – проще простого. Это достаточно увлекательная интеллектуальная игра макромира и микромира. Концептуально это выглядит как стихотворное кафкианство. Как и у Кафки, у Спарбера есть своё «Превращение», когда лирический герой превращается в муравья. АС применяет «гибридное зрение», когда за перевоплощениями следуют обычные наблюдения человека.

Во многих своих фантазиях АС – поэт книжный. Но «Жизнь засекомых» – действительно жизнь, а не рефлексии о жизни. Спарбер – отличный стилист. Он умеет перевоплощаться в другие существа и пишет обо всём с добрым юмором. Человек в высшей степени наблюдательный, АС в новой книге в необидной для человеческого достоинства форме повествует о нашей общей с другими живыми существами участи. Урок зоологии от Александра Спарбера удался! Но панорама книги намного шире. Меня неизменно цепляют философские стихи АСа о жизни, смерти и воскрешении. Много таких стихотворений и в «Жизни засекомых». В то же время, поэт «боится понимать» ускользающие от разума вещи:

Боюсь понимать. Напевает опять и опять
сверчок свою песню с небесной какой-то завалинки:
Мол, рано, сыночек, не бойся, жива ещё мать,
и ты ещё маленький, маленький…

И заканчивает стихотворение так: «Значение слова „всегда” понимаешь ли?». Не надо торопиться понимать сущностные вещи! АС – мастер развёрнутых метафор, где частный случай или жизненное наблюдение вдруг вырастают в большое обобщение, которое носит, как правило, философский характер. Вот как это работает. В одном из стихотворений поэт пишет, что «намедни» он ушёл с «вечеринки диванной». А на следующий день герою позвонил приятель и сообщил, что самое интересное началось, когда он ушёл. Не правда ли, подобное случалось едва ли не с каждым из нас! Но кому придёт в голову об этом писать? А вот у Спарбера тут же сработала мысль: точно так может случиться и после нашего ухода из жизни! Ведь сейчас жить намного интереснее, чем во времена царя Гороха! И поэт, не выходя из своей привычной полушуточной манеры, высказывает странную мысль о том, что все мы словно бы живём «до нашей эры». А самое интересное – естественно, то, что случится после. Спарбер, на мой взгляд, прежде всего поэт-философ. Есть одна мелодия, которая в различных вариациях проходит через всю его книгу. Это мотив прощания. Вот, навскидку, некоторые стихи из «Засекомых», где этот мотив, без сомнения, присутствует: «Когда я уеду на Дальний Восток», «Обратная волна», «Непрерывная жизнь», «Карета». Причём для АСа прощание – это не трагедия и даже не драма. Это просто новый лирический опыт, о котором мы мало что знаем.

Когда – какой-нибудь зимой –
все наконец умолкнут споры, –
неслышно явится за мной
карета-мягкие рессоры.

Она помчит меня туда,
Где ни жестоких нет, ни слабых,
на поворотах и ухабах
покачиваясь иногда.

И будет снег, и будет смог,
и ночь, и стук копыт по насту:
– Как жил ты,
как ты жил, сынок?
Как жил,
       как жил,
   как жил без нас ты?

В покрытой корочкой душе
такая вдруг пробьётся мякоть,
что мне захочется заплакать…

Но не получится уже.

Небольшая по объёму книга Спарбера – яркое событие даже на фоне участившихся во время пандемии презентаций новых книг разных авторов. Во-первых, АС показывает нам умение мыслить книгами. «Жизнь засекомых» – это концептуальная книга. Во-вторых, она насыщена внутренними коллизиями, далёкими от жизни зверей и насекомых. Поэт параллельно охватывает ещё и другие темы. И они тоже «цепляют». Например, в стихотворении о голландских конькобежцах – «Конькобежном блюзе» поэт выступил в очень редком для современной поэзии амплуа – ребёнка-болельщика. Мальчик Саша смотрит зимнюю Олимпиаду в Гренобле. Я вот не смотрел, по малолетству, ту далёкую Олимпиаду. Но голландских конькобежцев Схенка и Феркерка хорошо помню, поскольку они выступали ещё долго после 1968 года, а один из них, Схенк (правильно Шенк), через четыре года стал абсолютным триумфатором следующей зимней Олимпиады в Саппоро. Мальчику не важно, кто выиграл. Он ещё не знает, что болеть лучше за своих, а не за представителей страны тюльпанов. Но музыка их имён звучит в сердце поэта и поныне. Никто уже не помнит имён старых чемпионов, конькобежный спорт мало кому интересен. Стихи Спарбера помогают нам задуматься о текучести не только мгновений, но и ценностей в жизни.

Жужжалки и ворчалки, бормоталки спарберовские – от них прямая дорога к энтомологии. Сперва жужжишь сам, и потом начинаешь прислушиваться и к другим. «Засекомых» проиллюстрировала графикой художник Анна Лукъянова. Иллюстраций невероятно много – проиллюстрировано почти каждое стихотворение! Повествуя о жизни засекомых, автор широко использует приём «остранения», открытый Виктором Шкловским. И, как мне кажется, преследует при этом цель выйти за пределы обычного «человеческого» мышления. «Я заблудился в тексте, как в лесу. / Точнее, в языке. Не в том ли дело, / что все мы рвёмся выйти за пределы, / куда-нибудь, на волю, на несу- / ществующее поле, где растут / нездешние растения и злаки? / И вот, чутью поверив, как собаки, / мы кружимся и ищем, ищем след…».

У Спарбера над стихией слов почти всегда витает, как дух, некий замысел. В нём берёт начало творимый космос. Во многих стихотворениях присутствует драматургия: зачин, развитие, кульминация и, наконец, развязка. Какая-нибудь история, сюжет. Автор десять лет почти профессионально занимался театром. Возникает ощущение, что у Спарбера нет ничего лишнего, ему, как правило, хватает для реализации замысла нескольких строф. Всё схвачено невидимой – и потому особенно чудесной! – гармонией. В авторском чтении это порой даже заметнее, нежели на бумаге, слышен симфонизм малых форм.

АС – стихотворец высококультурный и эрудированный, глубокая, разносторонняя личность. Порой мне кажется, что ему вообще не интересны сюжеты без двойного дна. Сюжеты, которые нельзя было бы перетолковать. «Книжное» в лирике Спарбера мирно уживается с актуальным на почве жизненности. Вместе с тем, можно говорить о пессимистическом мировоззрении Спарбера. Конечно, это – философский пессимизм вполне жизнерадостного человека. Многие стихотворения Александра построены на контрасте философии и жизни. Почему человек становится пессимистом? Не потому, что он много думает и тем самым «умножает скорбь». А потому, что у него по каким-то внутренним причинам не всегда получается утопить себя в радости бытия, отвлечься от предчувствия неизбежности финала.

«Ночь, улица, фонарь, аптека» – эти блоковские строки стали хрестоматийными. А вот у Спарбера тема дежавю идёт через образ… поливальной машины. Поэт часто путешествует по эпохам. Данте у него превращается в Дантеса (удивительное сходство фамилий!). «Как можно поставить рядом величайшего поэта эпохи Возрождения и хладнокровного убийцу Пушкина?» – может резонно возразить читатель. Но, на мой взгляд, это стихотворение Александра Спарбера – вне морали. Оно – о том, насколько причудливыми могут оказаться пути реинкарнации души человека. Стихи АСа сдобрены изрядной дозой иронии и самоиронии. А ещё его стихи способны вызвать катарсис. Как, например, вот в этом стихотворении:

Я иду дворами и бульварами,
где гоняют кошки голубей,
и торчат – поодиночке, парами –
голые болванки тополей.

Это слабо сказано, что голые:
ранним летом (пух – нельзя, нельзя!)
отрезают руки им и головы,
чтобы не разбрасывались зря,

не дотрагивались чтоб, не мыслили…
В августе я вижу, между тем:
каждый ствол опять покрылся листьями,
что растут ладонями из тел.

…И когда мы побредем дорогами
в осыпающейся тишине,
дай нам всё, чего мы не дотрогали,
не коснулись, не познали, не…

Вместо того, чтобы искать лекарство от аллергии, жестокосердные люди решили рубить тополя. Глупость заразна. История эта внутренне трагична, она изобличает в человеке жестокого «царя природы». Александр Спарбер выстраивает мысленную иерархию: если мы так поступаем с деревьями, найдутся и те, кто схожим образом захочет поступить с нами. Всё в природе взаимосвязано. Стихотворение классицистично, в лучших традициях русской поэзии. Жизнь побеждает. Её не остановить, и в конце лета квадратные тела тополей обрастают новыми зелёными побегами. Многие поэты сейчас обрывают речь на полуслове, не договаривают слова. Это стало модным. У Александра Спарбера, на мой взгляд, это – не просто литературный приём. Это один из элементов эстетики. Недоговоренное слово (или целое предложение) имеет у него те же права, что и слово полновесное, произнесённое без «глотания» суффиксов и окончаний. Например, в другом стихотворении у него «исчислено, отмерено и взве…». Понятно, что дальше идёт тот самый «упарсин». Зато появляются свежая рифма, новое звучание. Языковая недоговорённость не оставляет у поэта смысловых лакун в тексте.

Просто хороший поэт закончил бы стихотворение о тополях «ладонями из тел», возрождением жизни в искалеченных калибанами деревьях. Но поэт очень хороший(а АС, без сомнения, таковым является) продолжает. Свежие побеги мышления прорастают у Спарбера в универсальное «мы»: мы, деревья, мы, люди (другие, не те, которые рубят деревья). Что-то мешает нам расти выше – глухие современники, неблагоприятные условия, эпидемии, наши собственные страхи… Но будет ещё (мы верим!) «жизнь после жизни» – в этом ли мире, в том – «по ту сторону» уродства и боли. И автор молит Всевышнего дать нам всем «допеть» в новой жизни всё, что мы по тем или иным причинам не допели жизнью раньше. И здесь частица «не» без сопутствующего глагола даёт максимально глубокое прочтение этой мысли. В заключение, хочется сказать вот о чём. Лирика Спарбера амбивалентна. Поэт умеет и грустить, и радоваться жизни. Всё это создаёт объём бытия и здоровую эмоциональную атмосферу. На мой взгляд, «Засекомые» Спарбера будут интересны и детям. Конечно, выборочно, не всё. Но, в сущности, «Засекомые» – это книга пограничного сознания, близкого к детскому.