ЛЮДМИЛА СВИРСКАЯ

24.2

В то утро от подруги смска:
«Твои бомбят Одессу!» – «Что?» – «Война!» –
«Там нет моих!» – хотела крикнуть резко.
Но голос сел… Бомбит – моя страна…
Как в том, навеки проклятом июне,
Всем громким обещаньям вопреки…
Моя страна… в которой Пушкин, Бунин…
И юность… и объятья у реки?..
День покатился. Чёрный и бездонный.
Куда-то в пропасть. (Верится, что в ад.)
По улице иду и слышу стоны.
Глаза закрою – города горят.
Не станет больше наше небо синим.
Подруги плач не смолкнет вдалеке.
Она ведь моего учила сына,
Да! – говорить на русском языке.
___
P.S. Подруга – лучший русскоязычный логопед Праги.

***

Смотрю войну в Ютьюбе. Повезло,
Что не стреляют? Это ненадолго.
Меня уже убило. Разнесло
На тысячу бесформенных осколков.
И поделом. От жгучего стыда
Я б всё равно не выжила, ей-Богу.
Пусть из осколков сложится звезда,
Чтоб осветить кому-нибудь дорогу –
Из тех бесстрашных, преданных ребят,
Которыми гордится Бог и любит…
Из тех, кого отчаянно бомбят,
Покуда я смотрю войну в Ютьюбе.

***

Весь мир перевернут. Дно жизни пробито.
И ненависть бьёт из пустого корыта
По сердцу… бездонным кровавым фонтаном.
А рядом весна. Расцветают каштаны.
Есть право у нас, неубитых покуда,
На сакуры тоненькой робкое чудо,
На первые гнезда скворцов гомонящих,
На прежних надежд несгораемый ящик?

***

Смотрю на своих повзрослевших ребят.
И в глотке слова рассыпаются, тужась.
Спряженье сегодня второе: «бомбят».
Два месяца – ужас.
Мы в общем-то как бы совсем ни при чём.
Подружки мне в трубку вопят, что нас дурят…
И Фёдор Михалыч с Петром Ильичом
На лестнице курят.
Чего ж я услышу ещё и прочту?
Какую прекрасную, мудрую ересь?
А сердце стучит и стучит в пустоту…
В руины… Надеясь.

***

Всем миром, у самого края…
(О, если бы только во сне!)
Весна – репетиция рая,
А пражская – так и вдвойне.

Когда разорвётся от боли
Внутри смертоносный снаряд,
Каштаны в цвету – оттого ли,
Что души погибших – парят?

Сирени тяжёлые пряди
Касаются неба и гор…
Май предан, оболган, украден,
Растоптан, расстрелян в упор.

Земли лепестковой прохлада,
Как всплеск прошлогодней зимы…
Весна – репетиция ада,
С которым останемся мы.

***

                    Сыну в 18 лет

Восемнадцати-мой-летний
Мальчик. Первенец. Сыночек.
Дай-то Боже: не последний
Этот март у нас с тобой.
Отпускаю журавлёнка
(он в гнезде сидеть не хочет)
В небо чёрное, как пропасть,
без прожилки голубой.

В этом небе журавлёнку
в ожидании подруги
Всё кружиться и пытаться
свет увидеть впереди.
Пусть надёжно держат крылья
и пустыми будут руки.
Это очень даже просто:
«Не убий!»,»Не укради!»

И тебя чтоб… Нет, довольно.
Не могу сейчас об этом.
Говорят, не выбирают
Ни страну, ни времена…
Лишь бы на твой век досталось
Тишины, добра и света,
Восемнадцати-мой-летний…
Лишь бы кончилась война.

***

Лет тридцать ты в моей судьбе,
Мой бывший дорогой и милый,
Играл на мне, как на трубе,
Писал, любил, как мог. Вполсилы.
Когда-то в юности увлёк
Талантом, мужеством, харизмой…
Был больше близок, чем далёк,
К душе моей, чуть-чуть капризной…
Но в страшный день, когда пришла
Война, сказал: «Да ладно, бросьте.
Там нелюди. Им несть числа.
Они бомбят себя от злости».
Когда закончится война,
О чём мне говорить с тобою?
О том, что небо – голубое
И продолжается весна?

БЕЖЕНКА

Какое слово страшное – бомбёжка!
Известное из фильмов о войне.
Всего один рюкзак, в котором – кошка,
На самом дне…
В вагоне – стоя. Ночь и до полудня,
К стене прижавшись, с кошкой на груди…
Больнее с каждым днём и многолюдней –
Гляди…
В стране чужой, живая, сгорбив плечи,
Она сидит – одна в чужом углу.
А кошка развалилась на полу.
Она же кошка. Ей немного легче.

***

Весна – без одного крыла,
Без вдохновенья и покоя –
Ещё ни разу не была
Несвоевременной такою.

Мне с каждым днём всё больше жаль
Её попыток неуклюжих.
У нас пока ещё февраль.
Война. И календарь контужен.

Мы всё сверяем по войне:
Свои шаги и остановки.
Не до весны, не о весне…
Но пробивается неловко…

…Вновь замаячила в окне,
Как гость, явившийся некстати…
Весна – на нашей стороне:
Начнёт она – а мы подхватим.